– У него шрам, – вспомнил юноша, – от пули фон Рабе. И у меня шрам…, – в батальоне Тельмана, Меира зацепило осколком, при обстреле, задев левое плечо. Говорить о ранении отцу он не хотел.
– Очень жаль кузину Тони, – Мишеля погрустнел, – всего восемнадцать лет. Стивен потерял невесту… – над крышами города возвышались шпили Саграда Фамилия, щебетали голуби на булыжной мостовой. Мишель бросил им крошки от булочки, птицы толкались вокруг столика. Кузен посмотрел на Меира: «Значит, ты сюда вернешься?»
– Судя по всему, да…, – юноша затянулся папиросой. На углу здания развевался черно-красный флаг анархистов. Внизу криво налепили плакаты: «Товарищи! Республиканцы пляшут под дудку Сталина! Записывайтесь в батальоны ПОУМ!».
– Если бы они между собой не грызлись…, – устало подумал Меир: «ПОУМ, анархисты и коммунисты выясняют отношения, а клещи вокруг Мадрида сжимаются». Советская разведка настояла на чистке республиканской армии от противников Сталина. Юноша выругался про себя:
– Советский Союз здесь тоже диктатуру ввел, только на чужой территории. Расстреливают священников, семьи франкистских офицеров. На войне севера и юга, подобного не устраивали. Испанцы учатся у русских.
Меир пообещал кузену, что, при встрече с фон Рабе, попробует забрать рисунки. Мишель отозвался:
– Он успел три раза в Берлин съездить, и обратно. Веласкес давно у него на вилле красуется. И фламандский мастер…, – Мишель, чуть не сказал: «Ван Эйк», – тоже.
О ван Эйке он помалкивал. Кроме него, Мишеля, и покойной Изабеллы, рисунка никто не видел. Невозможно было доказать, что он вообще существовал. Мишель, из Валенсии, написал Теодору, в Париж, давая знать, что жив. Кузен прислал веселый ответ, из которого следовало, что мадемуазель Аннет Гольдшмидт переехала в апартаменты у аббатства Сен-Жермен-де Пре. Мишель усмехнулся:
– Я рад за них. Она очень красивая девушка, талантливая …, – Аннет снималась в новом фильме, в эпизоде, под псевдонимом «Аржан». Она продолжала работать у мадам Скиапарелли:
– Может быть, Теодор, наконец, семью заведет, – Мишель сидел на подоконнике своей комнаты, в пансионе, глядя на море, – ему сорок скоро…, – Мишель не стал писать Момо. Он, каждый раз, повторял себе:
– Доедешь до Парижа, скажешь ей правду. Бесчестно давать девушке надежду. Ты ее не любишь, и никогда не полюбишь…, – кузен прислал весточку, от дяди Виллема, из Бельгии. Барон приглашал Мишеля на лето в Мон-Сен-Мартен, чтобы, как обычно, поухаживать за коллекцией. Мишель обрадовался:
– Увижу кузину Элизу, младшего Виллема. Он мой ровесник, двадцать пять. Наверное, он помолвлен…, – кузина летом выпускалась из монастырской школы, и начинала занятия в университете Лувена. Мишель хотел поехать в Бельгию из Женевы, удостоверившись, что с картинами Прадо все в порядке. В Валенсии он сходил в республиканскую милицию, со старшим куратором отдела графики. Они подали заявление о краже рисунка Веласкеса. Мишель тогда еще не знал имени фон Рабе. Встретившись в Барселоне с Меиром, мужчина хмыкнул: «Мне сказали, что невозможно искать человека за линией фронта. Сейчас, то же самое повторят, я уверен».
Мишель заметил Меиру:
– Если ты в Амстердаме со своим старшим братом встречаешься…, – мужчина помялся, – пусть он знает, что я готов Германию навестить. Сам понимаешь, для чего…, – он достал кошелек. Меир отмахнулся: «Оставь. Мистер Хорвич деньги под отчет получает».
– Я тоже, от Лиги Наций, – рассмеялся Мишель:
– В общем, следующий отпуск я проведу в Берлине. Посмотрим, может быть, удастся организовать передачу документов, из Франции. Или лучше…, – он задумался:
– Пусть Аарон мне найдет художников, граверов. Я их обучу…, – Мишель повел рукой. Меир понимал, что речь идет о фальшивых паспортах и визах:
– Но никак иначе евреев не спасти. Квоты, что квоты? Сколько людей из Берлина уехало, даже с работой Аарона? Капля в море. Надо их спасать, пока есть возможность…, – он искоса посмотрел на Мишеля:
– Я слышал, фашист, в Берлине обосновался…, – об этом Меиру сказал кузен Джон, в Мадриде. Джон точно ничего не знал, но пожал плечами:
– Парламент Британии, наверняка, примет закон о запрете партии Мосли. Пусть он…, – Джон выругался, – катится куда подальше, и лижет задницу Гитлеру. Невелика потеря, только тетю Юджинию жалко.
Попивая колу, из стеклянной бутылки, Меир любовался девушками. Начало лета выдалось жарким, они сняли чулки. Подолы легких платьев развевались где-то у колена. Приехав в столицу, Меир хотел остановиться у кузена Мэтью. Оказалось, что родственник тоже отправляется в отпуск, в горы Адирондак, удить рыбу и заниматься греблей. Меир удивился: «Ничего страшного, я ключи уборщице оставлю».
– Неудобно, – Мэтью поправил шелковый галстук, – у меня теперь другая квартира. Я переехал. И уборщица другая, – добавил он.
Кузен щеголял отличным, калифорнийским загаром, золотой булавкой в галстуке и дорогими сигаретами, в инкрустированном слоновой костью портсигаре:
– Девушку, что ли, завел? – подумал Меир:
– Скорее, женщину, замужнюю, – юноша почувствовал, что краснеет, – девушку он бы не скрывал.
Кузен много времени проводил с учеными. Мэтью не углублялся в подробности своей новой должности, но Меир понял, что он отвечает за безопасность научных лабораторий, работающих на военное ведомство.
– Я много езжу, – у Мэтью были холеные руки, с отполированными ногтями:
– В столице, я хорошо одеваюсь, – кузен усмехнулся, – а в командировках, – он указал глазами куда-то вдаль, – я большую часть времени провожу в армейских штанах и походных ботинках, – элегантно закинув ногу на ногу, он отпил кофе из фарфоровой чашки. Пригласив его в ресторан при отеле Вилларда, кузен сам оплатил счет:
– Мы давно не виделись. У меня теперь другой оклад, – сообщил Мэтью:
– Скоро я стану майором. Сумасшествие Гитлера идет нам на пользу, талантливые люди бегут из Германии. Конечно, кое-кто из ученых выбирает Британию, однако рано или поздно они приедут сюда. Когда начнется война в Европе, – легко добавил Мэтью.
– В Америке тоже начнется, – Меир ел форель, с молодой спаржей. Кузен заказал креветки и стейк, истекающий кровью, с бутылкой старого бордо.
– Никто не посмеет напасть на Америку, – высокомерно сказал Мэтью.
Меир с ним не спорил. С коллегами, в Вашингтоне, они говорили, что Япония, судя по всему, хочет попробовать на прочность Советский Союз, на Дальнем Востоке. Даллес предупредил:
– У них большие амбиции, Маньчжурией они не ограничатся. Юго-Восточная Азия, Филиппины, Индонезия…, – Меир посмотрел на стальные, немного поцарапанные в Испании, в окопах часы. Юноша поднялся: «Папа должен быть дома, шестой час вечера». Он прошел через парк, помахивая саквояжем. На Пятой Авеню было шумно. Меир вспомнил, как они с отцом и Аароном, год назад, отправлялись в синагогу, на шабат:
– Завтра с папой сходим, – ласково подумал Меир, – а в субботу я музей навещу. Давно я там не был…, – витрины Barnes and Noble, неожиданно, украсили республиканскими, трехцветными флагами.
– Земля крови, – прочел Меир, – новый, сенсационный документальный роман о войне в Испании. Предисловие Льва Троцкого.
Меир зашел в магазин. Книгу покупали бойко. Он полистал томик, написанный неким Энтони Френчем. Юноша понял, что автор, совершенно точно, воевал в Испании.
– Знает, о чем пишет…, – Меир задумался:
– Наверное, журналист какой-то. Их в Мадриде сотни, всех не упомнишь…, – на обложке напечатали слова Хемингуэя: «Мистер Френч разоблачает злодеяния нацистов, как истинный журналист, безжалостно и бескомпромиссно». Здесь даже была глава о бомбежке Мадрида, где погибла кузина Тони. Меир вздохнул:
– Я сам в Испании год провел. Не хочу о войне читать.
Положив книгу на место, Меир купил «О мышах и людях» Стейнбека. Выходя из магазина, с бумажным пакетом под мышкой, Меир увидел высокую, белокурую девушку. Стоя к нему спиной, она рассчитывалась с таксистом. Юноша полюбовался падающими на плечи, светлыми волосами. Юбка тонкого льна обтягивала узкие бедра. Стройные ноги, в туфлях на высоком каблуке сияли гладкой, загорелой кожей. Меир проводил взглядом прямую спину, в хорошо сшитом жакете. Девушка пошла вверх, по Пятой Авеню.
Меиру больше нравились, как он говорил, старомодные формы. Он помнил портрет Ренуара, виденный подростком в музее Барнса, в Филадельфии:
– «Перед баней», правильно. У девушки на картине волосы темные. Она очень красивая. Хотя эта девушка, конечно, тоже, – признал Меир. Он обернулся, но блондинка пропала в толпе.
Ключей от квартиры у Меира не было, он позвонил. Швейцар, внизу, узнал его:
– Мистер Горовиц! Давно не виделись. Надеюсь, в столице все в порядке. Доктор Горовиц дома, недавно пришел…, – Меиру, показалось, что швейцар подался вслед, будто хотел что-то добавить.
